Смерть в рассрочку (окончание)

В объятиях ГУЛАГа

Главные пункты обвинения Зои Алексеевны выглядят довольно зловеще. "Являлась инициатором создания антисоветской группы, вела враждебную агитацию, допускала злобные выпады против руководителей ВКП(б) и советского правительства, призывала своих сообщников к борьбе за свержение советской власти, высказывала личную готовность совершить террористический акт против главы советского государства. Поддерживала преступную связь с находившимися в Москве иностранными разведчиками, которым передавала извращенную информацию о положении в Советском Союзе. Замышляла совершить побег из СССР в Америку. Кроме того, незаконно хранила у себя оружие".
Предложенное наказание - 20 лет исправительно-трудовых лагерей. Остальным "подельникам" - от десяти до пяти лет. Но Особое совещание решило, что 20 лет - это мало, и постановило: "Федорову Зою Алексеевну заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на двадцать пять лет". Этот документ подписан 8 сентября 1947 года, но уже 27 декабря Особое совещание решило ужесточить наказание и постановило: "Исправительно-трудовой лагерь заменить тюремным заключением на тот же срок". Через три дня ее отправляют в печально известный Владимирский централ. За что? Что она натворила? Ведь, чтобы принять такое решение, надо иметь очень серьезные основания.
Основания? Они были. Сопоставив даты, я понял, в чем дело и кто инициировал эту акцию. Дело в том, что Зоя Алексеевна имела неосторожность обратиться с письмом к своему давнему, но отвергнутому поклоннику. Вот что она писала.
"Многоуважаемый Лаврентий Павлович!
Обращаюсь к Вам за помощью, спасите меня. Я не могу понять, за что меня так жестоко терзают.
В январе месяце 1941 года, будучи несколько раз у Вас на приеме по личным вопросам, я хорошо запомнила Ваши слова. Вы разрешили мне обращаться к Вам за помощью в тяжелые минуты жизни. И вот тяжелые минуты для меня настали, даже более чем тяжелые, я бы сказала - смертельные. В глубоком отчаянии обращаюсь к Вам за помощью и справедливостью.
27.XII.46 года я была арестована... Я была крайне удивлена этим арестом, так как не знала за собой никаких преступлений. Правда, за последние шесть лет министерство кинематографии постепенно затравливало меня. Последние два года я чувствовала себя в опале. Это озлобило меня, и я среди своих родственников и друзей критиковала нашу жизнь. Говоря о материальных трудностях, я допускала довольно резкие выражения, но все это происходило в стенах моей квартиры.
Находясь в жизненном тупике, я всячески искала выход: обращалась с письмом лично к Иосифу Виссарионовичу Сталину, но ответа не получила; пыталась зайти к Вам, но меня не пустили Ваши сотрудники...
Инкриминированное мне преступление и весь ход следствия напоминают какую-то кровавую комедию, построенную следователями на нескольких неосторожно мною сказанных фразах, в результате чего на бумаге из меня сделали чудовище. Я пыталась возражать и спрашивала: "Зачем вы все преувеличиваете и сами за меня отвечаете?" А мне говорили, что если записывать мои ответы, то протоколы будут безграмотны. "Вы боитесь терминов", - говорили мне и вставляли в мои ответы термины - один другого ужаснее, один другого позорнее, делавшие из меня изверга и изменника Родины.
Что дало повод так позорно заклеймить меня? Мое знакомство с иностранцами. Но знала ли я, что дружба, которая была у нас с ними в те годы, перейдет во вражду и что это знакомство будет истолковано как измена Родине?! Но этого мало, полет жестокой фантазии следователей на этом не остановился. Подаренный мне во время войны маленький дамский пистолет послужил поводом для обвинения меня в террористических намерениях. Против кого? Против Власти? Против партии и правительства, ради которых, если Вы помните, я дала Вам согласие остаться в Москве на случай, если немцы захватят ее, чтобы помогать Вам вести с ними подпольную борьбу.
Следователи говорили мне: "Не бойтесь, эти протоколы будут читать умные люди, которые все поймут правильно. Неужели вы не чувствуете, что вам хотят протянуть руку помощи? Вас надо было встряхнуть. Да и вообще, это дело вряд ли дойдет до суда". Я сходила с ума, решила покончить с собой и повесилась в одиночной камере Лефортовской тюрьмы, но умереть мне не дали... Потом я была отправлена в Темниковские лагеря - больная, полусумасшедшая. Но Особому совещанию показалось недостаточным столь суровое наказание, и через два месяца они решили добавить конфискацию имущества, отнять то, что было нажито в течение всей жизни честным трудом. Этим они наказали не меня, а моих маленьких детей, которых у меня на иждивении было четверо: самой маленькой, дочери, два года, а самому старшему, племяннику, десять лет.
Я умоляю Вас, многоуважаемый Лаврентий Павлович, спасите меня! Я чувствую себя виноватой за легкомысленный характер и несдержанный язык. Я хорошо поняла свои ошибки и взываю к Вам как к родному отцу. Верните меня к жизни! Верните меня в Москву! За что же я должна погибнуть? Единственная надежда у меня на Ваше справедливое решение.
20.12.1947 г."
Переведем дух, дорогие читатели, и попытаемся проанализировать это письмо повнимательнее... В январе 1941-го Зоя Федорова несколько раз была у Берия по личным вопросам. Что это за вопросы? Отец уже был на воле, все друзья и родственники на свободе - так что хлопотать вроде бы не за кого. А по каким другим делам можно ходить к Берия? Не знаю. Но если грозный и, конечн

о же, занятой нарком внутренних дел кого-то принимает несколько раз в течение одного месяца, значит, дела были достаточно серьезные. Думаю, что непосредственное отношение к этим делам имеет и разрешение Берия обращаться за помощью лично к нему. Полагаю, что не будет большой натяжкой, если предположу, что в Советском Союзе было не много людей, которые обладали таким правом.
И уж совсем откровенно звучит напоминание о согласии, данном лично Берия, остаться для подпольной борьбы в Москве. Не станет, ох, не станет должностное лицо такого уровня, как Берия, вести разговоры о подпольной работе с, мягко выражаясь, посторонним для его ведомства человеком.
Но может быть, я не прав? Честно говоря, мне и самому хотелось бы все свести к приставаниям неудавшегося любовника и его чисто мужской мести за отказ.
Как она выжила, как все это вынесла?! Ведь Зоя Алексеевна была серьезно больна, об этом свидетельствуют справки, имеющиеся в деле, да и в письме к Берия она жалуется на малокровие и чисто женские заболевания. Но она держалась... И продержалась до января 1955 года, когда Центральная комиссия по пересмотру дел вышла с предложением: "Решение Особого совещания от 8 сентября 1947 года изменить... меру наказания снизить до фактически отбытого срока и из-под стражи Федорову Зою Алексеевну освободить. Конфискованное имущество возвратить". Такое же предложение было высказано и в отношении всех ее "подельников", вот только сестра Мария этого решения не дождалась: она умерла в заключении.
В феврале Зоя Алексеевна вышла на свободу. А в августе Центральная комиссия все постановления Особого совещания вообще отменила и дело в уголовном порядке прекратила.

Вдогонку за жизнью...

Да, жизнь надо было догонять. Девять лет в ГУЛАГе - это не шуточки: потеряно здоровье, потеряна форма, забыл зритель, а жить на что-то надо. Не в Госстрах же снова обращаться! И Зоя Алексеевна взялась за себя так, как это могла только она. Уже в 1955-м она снялась в фильме "Своими руками". В 1956-м было уже два фильма, в 1957-м - пять, а дальше, как говорится, пошло-поехало. За двадцать два года Зоя Алексеевна снялась более чем в тридцати фильмах. Роли были и главные, и эпизодические, но самое важное - они были! Потрясающая работоспособность Зои Алексеевны дала свои результаты - в 1965 году она стала Заслуженной артисткой РСФСР.
Последний раз она снялась в фильме "Живите в радости". Это было на "Мосфильме" в 1977 году. После этого она сказала: "Все, ухожу на пенсию. Пора и отдохнуть". Но отдыха не получилось. Дом у нее был хлебосольный, друзей и знакомых - тьма, так что хлопот было предостаточно. Конечно же, Зоя Алексеевна скучала по дочери, хотела съездить к ней в Америку, открыто делилась этой мечтой - кто-то ее отговаривал, кто-то одобрял. Не забывайте, что в 1981-м такие поездки были не столь частыми и не столь простыми, как сейчас. Короче говоря, Зоя Алексеевна жила обычной, простой жизнью не совсем обычной советской пенсионерки.
Так было до того трагического вечера 11 декабря 1981 года.
- Так что же тогда произошло? Кому помешала Зоя Алексеевна? И почему это преступление до сих не раскрыто? - спросил я у начальника следственного управления прокуратуры города Москвы В.П.Конина.
- Как вы знаете, племянник обнаружил убитую вечером, но само убийство произошло днем. На месте преступления была обнаружена пуля и гильза от пистолета "Зауер". Следы борьбы отсутствовали. Замки на дверях целые. Из квартиры, судя по всему, ничего не похищено. Ни отпечатков пальцев, ни каких-либо других следов преступника или преступников тоже не обнаружено.
- Значит, работали профессионалы?
- Безусловно. Причем хорошо знакомые Зое Алексеевне. Судя по всему, она сама открыла кому-то дверь, спокойно уселась в кресло, а тот подошел к ней сзади и выстрелил в затылок.
- Это все, что вы знаете?
- Конечно, нет! Знаю я гораздо больше, нежели говорю вам. Но так как преступление не раскрыто, говорить о большем, в интересах следствия, я просто не имею права. А тогда... Я хорошо помню, что тогда была поднята на ноги вся милиция и прокуратура Москвы. Были отработаны многочисленные связи, знакомства и контакты Зои Алексеевны. На причастность к убийству мы проверили свыше четырех тысяч человек, в том числе более ста ранее судимых. К рассмотрению принимались самые разные версии - от убийства на бытовой почве до убийства по политическим мотивам. Но ни одна из этих версий не дала положительного результата, и преступление до сих пор не раскрыто. Следствие по делу приостановлено. Но это не значит, что мы о нем забыли: как только где-то что-то всплывет, как только появится хотя бы один новый факт, мы снова приступим к расследованию.Как это ни грустно, но ко всему сказанному выше добавить мне, практически, нечего. Жил прекрасный человек, на которого начал охоту Ягода, продолжил Берия, а роковой выстрел произвел кто-то третий. Жизнь у этого прекрасного человека была очень непростой, там были и шипы, и розы, и, к великому сожалению, пули. Но напрасно думает тот, кто пускает в ход последний аргумент, что пули что-то решают, что они могут что-то остановить. Глубочайшее заблуждение, это далеко не так! И хотя Зои Алексеевны Федоровой нет, с нами ее фильмы, ее незабываемые героини, с нами память о много страдавшей, жизнелюбивой и необычайно обаятельной женщине.