Жан Кокто
Однажды
два друга-художника Мишель Ле-Дантю и Кирилл Зданевич, приехавшие в
старый Тифлис, решили позавтракать свежей форелью, которую великолепно
готовили в маленьком погребке на Привокзальной площади. Сели за столик.
Огляделись. Взгляд Мишеля упал на великолепную роспись стены погребка -
то была знаменитая "Царица Тамара". Кирилл, подойдя к картине, стал в
нее всматриваться, затем художники открыли окна, чтобы лучше видеть
краски, яркие, сочные. А удары кисти - смелые и стремительные... На них
смотрела сама Грузия. "Кто же автор, ведь и подписи нет?.." - произнес
вслух Мишель. "Самоучка, - решили художники, - но талантлив, самобытен".Пошли на Майдан, где собирались продавцы овощей, молока. Базарная площадь кипела. Из открытых дверей многочисленных духанов шел терпкий запах грузинской еды... Побродив по базару, художники зашли в самый большой духан и остолбенели - прямо перед дверью висела сверкающая красками, живыми и яркими, как сама жизнь, картина. Она была написана на клеенке, по низу шло название, состоявшее из странных грузинских букв, будто немного шатающихся, - "Кутеж кинто". Кинто - кто они такие? Любимые уличные герои грузин, веселые балагуры, вечные бродяги... Эти влюбленные в жизнь кинто действительно так великолепно кутили! Они смаковали еду так артистично, что любой гурман мог позавидовать. Все на картине: красные помидоры, свежий, с хрустящей корочкой хлеб, розовый, лоснящийся шашлык - представляло роскошное пиршество жизни.
В третьем духане художники увидели величественного, ну просто настоящего "Царя зверей" - черного льва.
И пришло на ум нашим друзьям скупать у духанщиков Тифлиса эти "живописные вывески", эти искрящиеся красками "примитивные шедевры". А заодно немедленно начать поиски и самого художника. Вскоре они узнали, что имя его - Нико Пиросманашвили, а в народе его зовут просто и ласково - Пиросмани. Узнали, что он из Кахетии, из древнего и красивого села Мирзаани. Там у его отца были дом, большой сад, бахча, винодельческий заводик. В этом селе все занимались виноделием. Поэтому и Нико Пиросмани пророчили судьбу винодела и богатство.
Внезапно умирает отец. И Нико уезжает в Тифлис. Устраивается подмастерьем к своему родному дяде, богатому портному. Однако вскоре решает убежать от него. Дядя, заботящийся о богатстве, не позволял ему рисовать, а краски уже притягивали одаренного мальчика.
И решил Нико поработать. Сначала кондуктором на железнодорожной ветке, где станции называются так вкусно и весело: Мукузани, Цинандали, Гурджаани, Вазизуани... Но мог ли художник, забросив холсты, выкликать лишь названия станций?
Зато базар оказался добр к нему. Конечно, купцы и приказчики питают неодолимое отвращение ко всему редкому, талантливому и все-таки понимают, что в этом есть какая-то божественная тайна. Сговорившись, они собрали деньги и сказали Нико: "Вот тебе сумма, распиши свой магазин и открой - овощной ли, молочный ли..." И Пиросмани открыл молочный. Торговля шла успешно. Он никого никогда не обманывал, как это было принято на Майдане, общался с покупателями вежливо, разговаривал ласково, а женщинам даже читал стихи. Говорят, свои собственные. И, конечно, рисовал - ночью, закрываясь в магазине, один...
Любил он краски темно-зеленые и коричневые, любил красную и желтую охру. Краски на картинах - почти физически ощутимые. И всегда много света и не бывает тени. Пиросмани как никто умеет через краски передавать рефлексию цвета (особенно красного и черного) и выразительность жеста, и подчеркнуть какую-то одну деталь, усиливающую впечатление, и особую (тоже через гамму красок!) ритмичность. Краски его, словно звуки. Они сверкают, манят, они плывут и окутывают нас. Они рождают в воображении образы многолюдной Иберии, яркой Кахетии, яростно-зеленой Сванетии, синей Мингрелии...
А как танцуют у него кинто! Как обаятельны и пластичны их позы, как выразительны жесты. Они обладают такой игривой и насмешливой грацией... С той каплей горечи, которая вызывает восхитительное очарование. Кстати, свойственное и самому Пиросмани... Прелестны и сами эти танцы - кинтаури, багдаури... Когда смотришь на его картины "Кинто" и "Карачохели", физически слышишь звуки музыки, звуки саза, дудуки... А может быть, и гитары. О, эта фантазия бедного грузинского гитариста, в ней слышится (да и видится) вся праистория влюбленного до безумия человека, артиста. И - здесь
смешались дивные звуки и краски природы с тревожными вскриками
сердца... Пиросмани любил, чтобы гитара, как и краски, звучала
интенсивно, оживленно. И завораживающе, как тембр голоса поющего
возлюбленного, как его ритмичный, выразительный жест. "Празднество
ритма", "Празднество красок"...Ходил по грузинскому городу высокий худощавый человек, ходил добряк, создававший мир красоты. Этакий Дон-Кихот, но родившийся в Тифлисе. Его любили и за то, что он никогда не спорил, был добр, ласков, вежлив. За тарелку харчо, бывало, распишет стену у какого-нибудь благорасположенного духанщика, сделает необычайную по художественной фантазии вывеску для пивного бара. А публика ходит и ходит в трактир смотреть на картины. Вот - "Георгий Саакадзе целует флаг перед боем". И этот шедевр - для винного погреба! А что нужно расчетливому хозяину? Покупатель! Посмотрит он на картину раз-другой, а потом ходит почти ежедневно в духан и платит, платит за вино, которое... не пьет. Живопись, считали духанщики, ох как полезна для коммерции!
Называли нашего Пиросмани "уличным живописцем". Что ж, он отдавал дань уважения улице. И еще называли его "живописцем вывесок". Ведь почти все духаны Тифлиса снабжал он, редкий по таланту и избранничеству художник, "вывесками" в своих дивных красках. Вот нарисует он кувшин с вином, молодого барашка, горку помидор, чуреки, зеленый огурец, серебристую форель, возлежащие в центре стола, а "вывеска", как ни странно, носит завлекающее название: "Да здравствует хлебосольного хозяина". Да, именно так написано, ведь Пиросмани был неграмотен.
А еще Пиросмани любил поэзию. Ну, конечно, он и был поэтом, "солью земли", "видел и слышал" созданные им в красках существа. Его буйная образность связана с необычайной любовью к природе, ко всему живому, к человеку, красоте. Его манера близка грузинскому самосознанию. Художник как бы растворялся в гении самого народа. И он был понят этим народом.
Он любил людей, но и любил одиночество. И был достоин Одиночества. Ведь "Всегда будет существовать одиночество для тех, кто его достоин" (Вилье де Лиль-Адан). Какие замечательные слова произнес французский писатель в конце XIX века и как верно они соотносятся с образом Пиросмани. Но даже такой "невесомый материал", как одиночество, ему сопротивлялся. Часто у него отбирали не только кисти, но и вдохновение. "Друзья-приятели" частенько затаскивали его в свои компании, наливали вина, одну кружку, вторую... После нескольких кружек он начинал читать стихи. И не пил больше. Собутыльники смеялись, а дружившие с ним поэты говорили, что это были неплохие стихи. Но где они?.. За бутылку вина и горячий хлеб, которые Пиросмани делил иногда с поэтом Важа Пшавела, расплачивался он рисунками и картинами на стенах, столах, дверях...
Люди подсмеивались над ним, но и жалели. Был такой хозяин духана Бего Яксиев, всегда радушно принимавший Пиросмани. За глаза он говорил о его работах: "Очень-то они мне нужны!.. Но я не хочу, чтобы он голодал. Да и обидеть его нельзя, святой он..." Вот этот Бего Яксиев и сообщил приехавшим в Тифлис художникам К. Зданевичу и М. Ле-Дантю, что "бедный Нико" живет где-то в сыром подвале на Малаканской улице - сердобольные художники разыскивали его уже больше года.
Да, был он бродягой, этот гениальный грузинский художник, и никакого дома, уюта, имущества, мастерской. Ничего. Часто не было не только куска хлеба, не только постели, но и места, где он мог бы прилечь. Ночевал он иногда и на траве, и в подвале какого-нибудь жилого дома, а то и на садовой скамейке, да и с нее иногда прогонял его "строптивый Дворник". И тогда Нико рисовал эту зловещую фигуру в белом чистом фартуке, с бляхой на пиджаке, в казенной, особой формы, фуражке. И в каких-то странных, но от них невозможно оторвать взгляда, ботинках на толстой подошве... В его глазах, обращенных прямо на нас, зрителей, отражается какая-то странная и непонятная тревога, боль. Будто стыдно ему, Дворнику, смотреть нам в глаза. Стыдно и больно? О, этот Дворник, делавший художника несчастным, ломавший его гордость, гнавший его прочь, - как он будоражит наше воображение!
В 1969 году влюбленные в Пиросмани братья Илья и Кирилл Зданевичи постарались, чтобы 85 картин художника, многие из которых они сами разыскали и купили, экспонировались на его первой персональной выставке в Париже. Экспозиция размещалась в павильоне Марсана, в
Музее декоративного искусства в Лувре.Итак - Лувр. Париж. Слава.
Посетителей, а их было множество, на мраморной лестнице Музея торжественно встречали гвардейцы в парадных красных мундирах с золотом. Мог ли предположить Пиросмани такое?.. Особенно привлекала французских посетителей картина "Актриса Маргарита". Считается, что она написана в 1909 году. Но, может быть, и позже. Ведь датировка картин у Пиросмани приблизительная.
Но вот что интересно: именно в 1909 году приехала в Тифлис на гастроли молодая актриса из Франции. В знаменитых Верейских садах, на Головинской улице состоялся ее успешный дебют в Театре "Бель Вю". Вот каково было рекламное объявление: "Новость. 27 марта 1909 года дебют знаменитой артистки еще небывалого в России жанра. Только на семь гастролей - "La Belle Margaritta De Sevre". Ежедневно. Концерт-дивертисмент в трех отделениях". Некоторые данные о предстоящих гастролях Маргариты де Севр, такие, как умение петь шансоны и одновременно танцевать, сообщались в популярной газете "Тифлисский листок".
Кто-то привел в "Сады" и Нико Пиросмани. Да, это была, как сказал Пиросмани, увидев актрису, "жемчужина из драгоценного ларца". Она поразила художника.
Как произошло личное знакомство Пиросмани с Маргаритой? На очередном представлении застенчивый и добрый Нико преподнес ей после аплодисментов красивую коробку шоколада и букет алых роз. Публика посмеивалась над ним, приходившим ежевечерне на представления Маргариты. Он молча рисовал ее, не отвечая на вопросы зрителей, что было так не свойственно ему. Художнику хотелось передать в портрете образ Актрисы. Поэтому написал он ее в гриме, в сценическом костюме. И поза актрисы на картине - несколько театральная, и отрешенное выражение ее лица никак не предполагают близости художника с ней.
Особенно нравились Пиросмани глаза Маргариты. Она устремляла свой взгляд со сцены прямо на него. Ее глаза, горящие, отливающие страстным блеском, зовущие, рождающие отклик в душе мужчины, сделали Пиросмани неизлечимо влюбленным. Свое более чем восторженное отношение к "Актрисе Маргарите" он выразил в картине. И нет сомнения, что она написана под впечатлением личного знакомства художника с моделью.
Женщины... Конечно, они интересовали Нико. Но, отличавшийся нравственностью в сердечных делах, он никого не обманывал. Признался ли Пиросмани в своем чувстве Маргарите? Вряд ли. Думаю, она и не поняла бы его. Она была слишком молода и прекрасна. Ее безумно увлекали театр, сцена. И вся жизнь ее еще только-только начиналась...
Однажды, уже перед отъездом Маргариты, Пиросмани скупил все цветы вокруг "Верейских садов", и тарантас за тарантасом вез их в гостиницу, где остановилась актриса. Прохожие, ничего не понимавшие, решили, что Нико просто сошел с ума. А ведь он, мои дорогие читатели, продал свою лавку и взял всю выручку из кассы, какая оставалась от годовой торговли. На все эти деньги он скупил у цветочников розы, гвоздики, магнолии... С наивностью влюбленного школьника он преподнес эти "цветочные поэмы" той, которую тайно обожал.
Так в одночасье он стал нищим. Зато вся гостиница утопала в цветах, а на этаже, где жила актриса, стояли десятки корзин с нежными молодыми розами, увитыми зеленью. Все это "празднество цветов" было исполнено такой красоты, какую мог сотворить только художник.
...В Лувре, где были представлены картины Пиросманашвили, каждый день к картине "Актриса Маргарита" подходила какая-то женщина. Она была уже не молода. Но глаза... В них горел огонь. Грузинские художники и искусствоведы заметили, что было нечто общее в разрезе глаз, в выражении лица, в манере держать себя между этой постоянной зрительницей и изображенной на картине Актрисой. Так Маргарита де Севр, живая, но постаревшая, снова увиделась с Пиросмани. И, может быть, очень пожалела о тех незабываемых годах своей юности.
"Редко бывает так, что контуры нашего внутреннего мира открываются человеку уже в юности; обычно только в середине жизни нам даруется радость увидеть, как, наконец-то, приобретает законченные формы наше собственное "Я" (Франсуа Мариак). Это можно было заметить и во взгляде нынешней Маргариты. Она только и сказала с затаенной гордостью репортерам: "Не подумайте, что Пиросмани относился к Актрисе Маргарите легкомысленно, он любил ее, как истинный рыцарь!"