Родился
Дмитрий Петрович в селе Троицкое Корсуньского уезда Симбирской
губернии, в богатой помещичьей семье. Блестящее домашнее образование
продолжил в Москве, в пансионе при Московском университете. И к своему
совершеннолетию был прекрасно воспитан, умен, хорошо знал не только
французский, немецкий, английский, греческий, что было обычным в среде
русского дворянства, но и "экзотические" языки Востока - фарси и
арабский. Переводами с них сказок, притч, стихов юный Дмитрий Ознобишин
увлекся настолько, что к 1820 году выпустил несколько сборников. Талант
его был настолько ярок, что в этом же году шестнадцатилетний студент,
почти мальчик, был принят в члены весьма серьезного тогда литературного
общества, основанного Жуковским.Популярное в свое время стихотворение Ознобишина "Чудная бандура" именуется ныне "По Дону гуляет казак молодой..." Эта грустная история, услышанная им от деревенских нянюшек, глубоко тронула душу Дмитрия еще в детстве. Чудеса и лешие, русалки и утопленники кочевали в те годы буквально из сказки в сказку. Именно тогда ровесник Ознобишина гениальный лицеист Пушкин написал: "Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит..." Вообще, всякие русалочьи истории были очень популярны в литературе начала ХIХ века. И в России, и в Европе. Помните златовласую германскую Лорелею, плакавшую над рекой и похищенную русалками в день свадьбы? Вот и у Ознобишина бродячий бандурист рассказывает свою печальную историю об утонувшей деве-казачке: "Лад первый он тихо и робко берет. /Хохочет русалка сквозь пенистых вод... /И молит: "Златым не касайся струнам/, Невесту младую назад я отдам. /Хотели казачку назвать мы сестрой/ За карие очи, за локон златой..." Не правда ли, есть тут и нечто общее с гоголевской "Майской ночью, или Утопленницей" и даже с пушкинской драмой "Русалка".
Однако стихотворение "Чудная бандура", напечатанное в 1836 году в "Московском наблюдателе", было лишь бледным слепком этих произведений. И скорее всего должно было кануть в Лету вместе с прочими стихотворениями Ознобишина. Однако после напечатания стихи очень скоро превратились в прекрасную песню, по-русски раздольную и печальную. Безымянный композитор сочинил музыку. Безымянные авторы от десятилетия к десятилетию досочиняли текст. Так "Чудная бандура" обрела двойное авторство - и вторым автором стал сам народ. "Цыганка гадала, за ручку брала. /Брала за другую, смотрела в глаза:/ "Не быть тебе, дева, замужней женой. /Потонешь, девица, в день свадебный свой".
История несостоявшейся любви и гибель невесты-казачки до слез трогала сердца. "Грущу я, что скоро мой локон златой /Дон быстрый покроет холодной волной. /Когда я ребенком беспечным была, /Cмеясь, мою руку цыганка взяла./ И, пристально глядя, тряся головой, /Cказала: "Утонешь в день свадебный свой". Однако пылкий жених восклицал: "Не верь ей, друг милый, /Я выстрою мост /Чугунный и длинный, /Хоть в тысячу верст. Поедешь к венцу ты - /Я конников дам: /Вперед будут двадцать, /И сто по бокам". Однако ничто не могло помочь. Фатальное предсказание сбылось. "Вот двинулся поезд. Все конники в ряд. /Чугунные плиты гудят и звенят. /Но конь под невестой, споткнувшись, упал, /И Дон ее принял в клубящийся вал..."
Нынче лишь в редких песенных сборниках можно прочесть: "Автор слов Д. П. Ознобишин", а ученым-фольклористам уже с середины прошлого века "Чудная бандура" стала известна как казачья песня "По Дону гуляет...".
Дмитрий Петрович был современником Пушкина и Лермонтова, Грибоедова и Гоголя, Батюшкова и Тургенева, сам много печатался. Его даже считали поэтом "пушкинской школы". Но он никогда, никогда не был другом или даже приятелем Александра Сергеевича. Что же так развело их, блестящих эрудитов, людей одного круга, живших в одних городах и весях?
Одно немаловажное обстоятельство: Ознобишин был не только литератором. Не только автором стихов, широко печатавшихся в "Современнике" и "Отечественных записках", в "Москвитянине" и "Молве". Не только издателем альманаха "Северная Лира" (1827 г.). Он был еще высокопоставленным чиновником на ответственной государственной службе. И работал он... цензором на Московском почтамте. Главной среди множества его цензорских обязанностей была проверка поступающей из-за границы почты. В особенности - французских газет и журналов, приходящих подписчикам в Первопрестольную. И не просто чтение, а вымарывание с их страниц любых вольностей и крамолы. Так что вся "свежая" пресса поступала в дома столичной интеллигенции с жуткой "ознобишинской" правкой. Так что и предположить было нельзя, чтобы такой человек был принят в вольнолюбивом кругу пушкинских друзей.
В общем, Дмитрий Петрович как-то не прижился в обеих российских столицах. И вернувшись в родную Симбирскую губернию, стал почтовым смотрителем Корсуньского уездного училища. А также членом "Симбирского по крестьянским делам присутствия". Уж тут он был и уважаем, и в чести. Однако занятий литературой не бросал никогда. В конце жизни, переехав "ради здоровья" своего и семьи, в благодатный и солнечный Кисловодск (где позже и скончался), он много писал, стихи и прозу, в основном о Кавказе. Однако как же удивлялся уже седовласый человек, как щемяще-радостно билось его сердце, когда порой, проезжая в экипаже через какую-нибудь казачью станицу, он вдруг слышал на чужом, звонком празднике дружную песню: "По Дону гуляет казак молодой, а дева льет слезы над быстрой рекой". И семидесятилетний старик невольно прикрывал влажнеющие глаза.