Сударыни поручика Гусева

Вы пропойте, вы пропойте
Славу женщине моей.
Булат Окуджава В редакцию пришло письмо от владимирского художника Валентина Гусева. Он сообщал, что последние пять лет создает портреты своих землячек - владимирок, и хотел бы опубликовать их в нашем журнале.

Гусев


Мы приехали во Владимир ранней электричкой, и встречавший нас Гусев прямо с вокзала повез к себе в студию - выпить с мороза горячего чаю, а заодно и посмотреть его творения. "Ишь, как берет быка за рога", - решил я, с интересом приглядываясь к седому, в усах и бородке человеку с веселыми глазами, деликатными манерами и речью, пересыпанной изящными старомодными словами, из коих чаще других звучало - "сударыня". Сам же он, и в шутку и всерьез, назвался "поручиком", ибо в молодости, служа в армии, закончил карьеру старшим лейтенантом. Он привез нас к черту на кулички - в край владимирских "Черемушек" и ввел в изможденную "хрущевку", никогда не знавшую лифта. Здесь, под самой крышей, помещались мастерские художников. Гусев отпер одну из них, мы вошли, и сердце мое дрогнуло. Студия "придворного" владимирского художника оказалась крохотным зальчиком, перегороженным фанерой для кухни, где стояла допотопная электроплитка, на которую хозяин тут же водрузил чайник.
Я же, не отрываясь, смотрел на стену, где висели три-четыре десятка гусевских "сударынь", которых, когда рисует, зовет еще и "дульсинеями", ничуть не скрывая, что влюбляется в каждую свою модель - иначе, мол, портрет не получится.
- Вы начали писать женщин, будучи в возрасте. Случай в живописи редкий. Уж не седина ли в голову - бес в ребро?
- Может, оно и так, - весело согласился художник. - Но, во-первых, приглашаю в студию, на мой взгляд, самых достойных; во-вторых, ни разу не опускался до того, чтобы, пользуясь положением, добиться женщины. Меня часто спрашивают: какие у вас с ними отношения? Отвечаю, как на духу: высшее наслаждение писать их - такими, какими создал их Господь Бог.
- И все же, какие у вас с ними отношения?
- Пока пишу портрет, все они - мои Дульсинеи. А когда портрет готов - становятся сестрами. И эти братские отношения - навсегда.

В пятьдесят - на шпагат


- А ведь он и в самом деле, как Дон Кихот, только не Ламанчский - Печального Образа, а веселый - владимирский. Мы прожили в одном дворе 20 лет. И вдруг... Приглашает в студию и предлагает написать мой портрет! Честно говоря, испугалась: да кто я такая, чтобы с меня портреты писать? Электромонтер с подстанции...
Если бы Ирина Абрамова могла представить, как волновался сам Гусев. Если бы знала, что она, соседка, первая в его жизни живая модель. Художник-плакатист, казалось бы, уже заканчивающий свой творческий путь, он бросился в женский портрет, как бросаются в омут. Столь же бесстрашно, как когда-то, будучи кадровым офицером, восстал против армейских порядков, рискуя угодить под трибунал. Его забрали в армию со второго курса московского художественного училища имени Калинина (куда он попал из Мстерской художественной школы) и зачислили в ракетное военное училище. Опомнился уже в чине старлея и, с ужасом осознав, что армейская карьера вот-вот погубит в нем художника, написал рапорт командиру части с просьбой отпустить на учебу в Ленинград, в Академию художеств. Когда же в ответ его посчитали чуть ли не сумасшедшим, объявил голодовку. Дело пахло трибуналом. Но ("безумству храбрых поем мы песню!") Валентину неслыханно повезло. В эти же дни командира части, полковника, вызвали в Москву на представление в генералы. Узнай в столице о голодовке вверенного ему офицера - и генеральской звезды полковнику не видать. "Ты что же, гад, делаешь? - злобно вопросил он Гусева. - Карьеру мне ломаешь?". "Хочу быть художником", - отвечал Гусев. Полковник хватил кулаком по столу и... вдруг предложил: "А не боишься из партии вылететь?". Гусев понял, к чему клонит начальник: вылетишь из партии и, само собой, из армии. Ударили по рукам. Старлей прекратил голодовку. Партсобрание отобрало у него партбилет. Полковник уехал в Москву за генеральской звездой, а наш Дон Кихот отправился учиться в Академию художеств имени Репина.
...И вот я гляжу на первый его женский портрет - строгую гордую даму в летах, а-ля Екатерина II, написанную пять лет назад, - сравнивая ее с той, что, сидя рядом со мной, в полном смысле слова, блещет второй молодостью: румянцем на щеках, смеющимися глазами, гибкой, спортивной фигурой.
- Это и в самом деле вы? - спрашиваю Ирину, указывая на ее портрет.
- А что, не похожа? - радостно смеется она.
- Очень похожа. Но та, на портрете, живет в ХVIII веке, а вы... Может, откроете секрет - что случилось?
- В ту пору я пребывала в каком-то оцепенении. Наверное, устала от жизни: много лет одна тащила двух дочерей. Но когда увидела себя на портрете, поразилась: неужто я - такая сильная? Но если я в самом деле такая - значит, все еще впереди. С этого дня началась моя вторая жизнь. Бег утром и вечером - в любую погоду, мощные зарядки с приемами тэквандо, с боксерским мешком... Шпагат! Теперь бегаем втроем - я, младшая дочь и собака. Зимой бежим до проруби на озере Гусинка - и в воду. Ощущение фантастическое, жизнь прекрасна! Раз в неделю - большая сауна в НИИ синтетических смол.
- Валентин написал вас такой, какой вы были вчера. Но отразил в этом портрете и жажду жизни, и сильный характер...
- А теперь я хочу, чтобы он написал мой новый портрет - вернул из прошлого. Хочу видеть себя такой, насколько я чувствую себя сегодня.
- Наравне с дочерью?
- Лучше, - смеется Ирина. - Мы соперничаем. И по утрам я ее обгоняю.
- Ваша старшая замужем, младшая ходит в невестах. А каковы ваши планы?
- Если встречу с в о е г о мужчину, то добьюсь его. Теперь у меня хватит сил.

Гусев


- Да, я романтик, - говорит Валентин. - А впрочем, вполне рационально управляю своими чувствами.
- А чувствами своих сударынь?
- Я знаю их психологию. Наша дружба и доверие друг к другу начинаются с того, что я даю им высказаться. Помните главный совет Карнеги? Дай человеку высказаться - и ты станешь ему необходим. Моя задача: в процессе нашего творческого союза женщина должна забыть о своих амбициях, дурных привычках, полностью расслабиться, стать самой собой.
Пятая позиция
Легенда города Владимира, в прошлом художественная гимнастка, затем композитор и хореограф, жена знаменитого тренера Толкачева, воспитавшего гимнаста всех времен и народов - Николая Андрианова, возглавившая после смерти мужа владимирскую школу Олимпийского резерва, - Любовь Толкачева рассказала мне, как, побывав на первой выставке портретов Гусева, в три часа ночи внезапно проснулась и, сама не сознавая, что творит, позвонила своему другу, кинооператору Ишутину. "Ты ведь знаешь художника Гусева?" - "Сто лет знакомы". - "Хочу, чтобы он написал мой портрет". - "Нет проблем. Утром я ему позвоню". - "Нет, позвони сейчас!". И спустя несколько часов состоялся первый сеанс.
- Я тогда еще не знала его метода, - вспоминает Любовь Николаевна. - Придя к нему в студию, полдня, за чашкой чаю, изливала ему свою душу. Боже, как он слушал: со мной тысячу лет никто так не разговаривал!
"Мои сударыни, - говорил Валентин, - не догадываются, что во время этих "исповедей" я изучаю их характеры, жесты, привычки, улыбки, темперамент..."
- На портрете кисти Гусева вы напоминаете Ермолову - кисти Серова. Почему выбрали такую позу?
- Валентин Васильевич предложил: встаньте, как на тренировке. И я встала в пятую позицию, изначальную - и в балете, и в гимнастике, в которой стою всю свою жизнь, с шести лет.
- И вот вы идете на выставку женских портретов, зная, что там будет и ваш. Идете, как на спектакль, в котором одна из ролей - ваша.
- Ну, к славе я привыкла, в городе меня до сих пор балуют. Но к такому... Нет, к этому привыкнуть невозможно.

Гусев


- Как правило, художники ищут заказы и стараются побыстрее продать свою работу. Я не столь меркантилен. Из пятидесяти написанных мной портретов у меня купили всего с десяток. А тем, кто не может заплатить, дарю. И буду дарить.
- Любая женщина может заказать тебе портрет?
- Конечно. Если у нее есть характер, душа и сердце. Желательна и внешность, но мой девиз - женщины все красивы. Каждое лицо по-своему гармонично, ибо несет свою неповторимую пластику - пластику души. Я считаю, что женщине надо иметь свой портрет. Это дает стимул к жизни. Художник выбрал ее - значит, она достойна.

Лебедь


У Светланы Телегиной отчество - Авенировна, эдакое княжеское. И глядя на нее - очаровательно-женственную, вспоминаешь "Русалку", русскую красавицу Пушкина-Даргомыжского, которую князь полюбил. Полюбил и предал. А она - в воду...
- Со Светланой тоже "князь" жил: дом - полная чаша, сын - наследник, сама - заглядение. Но однажды ушел на работу - и не вернулся, - рассказывал Валентин. - В это время меня и познакомила с ней одна сударыня: "У нас на работе, - говорит, - есть такая красавица, вот бы вам ее написать". Дала телефон. Звоню, представляюсь. А в ответ крик души: "Валентин Васильевич, я вас так жду!".
- Отчего вы его т а к ждали? - спрашиваю Светлану.
- Видела фотографию в газете: "Валентин Гусев среди своих женских портретов". И почему-то подумала - вот человек! Не правда ли, странно: не просто художника увидела - а человека. И когда Гусев предложил меня написать, так обрадовалась. Будто чувствовала: вот кто меня спасет.
- И что же, спас?
- Снял камень с души. И теплым разговором, и душевностью, и, конечно, портретом. Мне казалось, что я такая заброшенная, никому не нужная. А увидела себя на портрете - и вновь явилась уверенность.
- На моих выставках, уже по традиции, выбирают "Мисс 8 Марта", - говорит Валентин. - В тот вечер приз получила Светлана. Но я и в этот раз ее выставлю.
- Видели новый буклет Валентина? - обращаюсь к Светлане. - В нем появились новые лица. Взгляните...
Светлана открывает буклет и восклицает: "Да еще сколько! Вот эта дама - юрист, очень недурна. И эта - редактор "Женской газеты", очень интересная. А лучше всех - "Обнаженная".
- К сожалению, она в конкурсе не участвует, - говорит Валентин. - Пожелала остаться инкогнито.
- Скажите, что изменилось в вашей жизни с тех пор, как вы, так сказать, взошли на холст? - пытаю Светлану.
- Да все! И на выставке успех, и сын мамой гордится, и новую работу предложили - продюсером кабельного телевидения. У Валентина Васильевича легкая рука.
- Ну а что же любовь?
- Как своего князя любила - так и люблю. Лебедь я. У нас, лебедей, одна любовь на всю жизнь.

Гусев


- Ты чувствуешь, что помогаешь им жить? - спрашиваю Валентина.
- Одна сударыня даже так сказала: "Ваш портрет учит меня жить".
- Чему же он ее учит?
- Она живет в жутких бытовых условиях, а я изобразил ее аристократкой. Она моет полы и варит супы, но видит себя на портрете и хочет хотя бы мысленно жить этим образом.
- А другие уже и живут так? Скажем, вот эта дама в шляпке - ужасно веселая.
- Учительница. Приводила ко мне на выставку своих учеников. Я сразу ее увидел: ну, такая развеселая мордашечка. И ямочки на щеках - чуть с ума не сошел, так захотелось ее писать. Между тем живет исключительно трудно: зарплата мизерная, с мужем нелады, и оба сына болеют. А она все равно веселая! Напомнила мне чей-то афоризм: "Женщина, пришедшая к врачу, обязана рассказать ему о всех своих недугах. Женщина, пришедшая к художнику, должна показать все свои достоинства".

Валентин и Валентина


У Золотых Ворот Владимира находится самый большой в городе магазин - ЦУМ "Валентина". Рано утром, за час до его открытия, я пришел сюда на встречу с генеральным директором "Валентины" - Валентиной Бородиной, портрет которой увидел в коллекции Гусева.
- Как произошла ваша встреча?
- Очень просто, - отвечает Бородина. - Гусев зашел ко мне и без всяких предисловий сказал: "Хочу написать ваш портрет". Для меня же это явилось такой неожиданностью, что я даже растерялась. Но, очнувшись, решила - почему бы и нет. Почему бы Валентину не написать Валентину? Впрочем, и намекнула: "Так хочется быть молодой!".
Я подымаю глаза на ее портрет: Гусев написал женщину с сединой в волосах, но с вдохновенным лицом и гордой осанкой. И, сравнивая портрет с дамой, даже в этот ранний час удивляющей свежестью лица и молодым голосом, констатирую, что художник и тут не покривил душой.
- Меня привлек его подход, - рассказывает Валентина Дмитриевна. - Он щадит свои модели, не делает из нас натурщиц. Главный его прием - разговор по душам. Гусев - настоящий женский психолог. Помню, заговорили о женщинах, и я поймала себя на том, что говорю в основном я, увлеченно, с удовольствием, и что самое удивительное - рассказываю о себе. А ведь я коммерсант, умею не сказать лишнего.
- Ну, тогда расскажите о себе, - улыбаюсь я.
И, словно согретая гусевским портретом, Валентина Дмитриевна охотно рассказывает:
- Я владимирская, но воспитал и закалил меня Север. Кончила торговый техникум и уехала в Норильск - в вечную мерзлоту. Кто жил на Крайнем Севере, не забудет его никогда: какая взаимовыручка, какое человеческое тепло. Я привезла это тепло домой, во Владимир. Привезла мужа - полярного летчика, сына-вертолетчика. А младший, Сергей, со мной работает: кончил два института, бакалавр экономических наук. Ему не пришлось, как мне, начинать с продавца.
- Сразу вышел в генералы?
- Пока в полковники.
Концепция коммерсантов Бородиных - щедрость и знания. Именно такой подход к делу помог им победить и тотальный дефицит, и коммерциализацию торговли. Нынче "Валентина" - это целая сеть красивых магазинов с массой удобств и приятных сюрпризов. Человек зашел что-то купить, а ему предлагают и отдохнуть, и вкусно поесть. Приглашают в самую дешевую в городе пиццерию или в уютный, всего на пятьдесят мест, кинотеатр со стереозвуком, с концертами перед сеансом, за символическую плату.
На прощание Валентина Дмитриевна вновь возвращается к портрету.
- У меня было немало событий в жизни. А теперь они происходят каждый день. Но этот портрет для меня - суперсобытие. Никогда не думала, что он может доставлять столько радости. Взгляну на него, и кажется, что я уже живу для потомков. Нам, конечно, еще далеко до знаменитых русских купцов - Морозовых, Мамонтовых, Рябушинских... Но с этим портретом во Владимир явилась династия Бородиных. Хочу заказать Валентину семейную галерею: портреты мужа, детей, внуков.

Эпилог


Мы встретились и простились в Георгиевской церкви на концерте владимирского камерного хора, дававшего в этот вечер "Литургию" Рахманинова. Я сидел среди сестер и дульсиней бывшего поручика. Сам же Валентин явился со своей подругой жизни - медсестрой Натальей Язвицкой. Впрочем, и здесь все началось с портрета.
- С тех пор, как я пишу наших сударынь, - говорил Валентин, нежно обнимая за плечи свою Наташу, - ко мне, выражаясь словами Пушкина, вновь вернулись "и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь". И знаешь, что я понял? Как древние атланты держали небо на могучих плечах, так на хрупких своих плечиках держат наш Владимир владимирки.