В
прессе говорят, что она "одна из моднейших художниц постсоветского
периода". Искусствоведы пишут о ней монографии: о ее духовности и
философии, о ее открытых и чистых красках, о юморе и выдумке, о знании
жизни и любви к животным. Знатоки и любители живописи видят в
творчестве художницы Дины Ельцевой выражение русского национального
характера. ...В
ночной избе было тепло и тихо. С вечера Дина протопила печь, и жаркие
угольки в ее черном чреве еще не погасли, еще мерцали, таинственно
помигивая. В темноте уютно стучали ходики над комодом, а из окон, из-за
белого кружева занавесок струился неясный зимний свет. Он нежно пятнал
бревенчатые стены, полосатые половики на полу, спящую кошку на стуле. А
по всему столу - рулоны ватмана, кисти, разноцветные краски - воистину
художественный беспорядок. И еще - новый, только начатый Диной
деревенский пейзаж. Вернее, картина, из серии тех, которые художница с
таким увлечением писала одну за другой в последние годы. А годы эти
были не легкими. Поиск своего пути, собственного почерка в живописи -
пожалуй, самое трудное. Даже после блестящего окончания Суриковского
института.
Не так-то просто было ей, Дине Ельцевой, родившейся в
1965 году в семье художников-традиционалистов и занимавшейся в
мастерской Таира Салахова монументальной живописью, вдруг начать
работать совсем по-иному. Словно совсем по-новому взглянула на мир. А
началось все вот с этой деревни. С все возрастающей в сердце любви к
земле, к природе, к русской глубинке. К этой вот бревенчатой ароматной
избе, которую родители купили когда-то под Тверью.
...Не спится
Дине. Она встает и, сунув у порога босые ноги в теплые валенки, накинув
на стройную девичью фигурку полушубок, а на голову - цветастую шаль,
тихо выходит в холодные гулкие сенцы. Стукнув засовом, со скрипом
открывает дверь. Снаружи, на высоком крыльце, сразу охватывает ядреным
холодом, ароматом свежего снега, тишиной. Улыбка невольно озаряет
чернобровое лицо. Вокруг в лунном сиянии раскинулась ее любимая деревня
Осиновец. Там и сям купы деревьев волшебно колышут ажурные тени. Избы с
нахлобученными, как белые шапки, крышами
словно разбежались по сторонам. А иные устремились к деревенскому
пруду. Там сенё блестит лед, исчерканный озорными коньками мальчишек,
темнеют у берега незамерзшие проруби, в которых бабы постоянно полощут
белье, в центре - лунки добытчиков-рыбаков. А вдали, на холме, венчая
прекрасный белый простор, царят золоченые купола сельского храма. И
свет от них, освещенных луной, словно бы озаряет благостью всю округу.
Так и хочется вздохнуть: "Господи, как хорошо-то!"
Дина поправляет
на голове цветастую шаль. Как же славно, что из своей городской
квартиры в подмосковных Подлипках она приехала сюда зимой. Да еще на
Рождество! Летом - другое дело. Летом она бывает здесь часто. Подолгу
живет и весной, и осенью, и на медовый Спас, и на яблочный. В Новый же
год - не часто. А зимой окрестные дали так голубы, так ясны. И кажется
- каждый звук, тем более колокольный звон, плывёт аж до самого Углича и
Калязина и дальше - по всему Золотому кольцу. Да и главные праздники -
Рождество, Крещение - выпадают как раз на декабрь, на январь -
студенец. Будут, конечно, гулянья, колядки, ночной Крестный ход с
хоругвями, с пением. Дина напечет пирогов с капустой, и сама пойдет к
соседям - пить чай с вареньем и есть местные знаменитые моченые
яблочки. А на площади в выходные будут наперебой играть гармони. И в
хороводной пляске затопают по белу снегу нарядные бабы и девушки.
Заголосят и мудрые, и озорные нынешние частушки. "Не ходите девки замуж
- замужем не сладко. Я неделю пожила - осталася солдатка". "Заграница
посылает тряпочки да ниточки... За границу уплывают золотые
слиточки..." Или вот еще. Эту ей недавно пропела соседская девчонка,
которую Дина как раз рисовала: "На гармошку новую повешу шаль бордовую,
изорвется моя шаль, повешу новую - не жаль!".
Сколько же прелести в лаконичной русской частушке! И сюжет, и картинка,
и мысль. Вот ведь трудно, бедно живет русская провинция, а озорство и
любовь, удаль и надежда не иссякают!.. И хочется Дине передать это
чувство в собственной живописи. Запечатлеть в рисунке, композиции,
цвете. Может быть, потому она так легко и перешла от монументальной
живописи, в которой раньше преуспевала, к лубку, к наиву,
"примитивизму". И так близки ей стали и русский лубок и далекий
Брейгель, и хорват Генералич и грузин Пиросмани. Да и по телевизору в
последние годы Дина с удовольствием смотрит, пожалуй, только передачу
"Играй, гармонь!". А из фильмов - "Калину красную". И именно новые ее
работы - такие русские, фольклорные, такие понятные, ясные, принесли ей
на всероссийских и международных выставках небывалый успех. Даже славу.На
вернисажах в блистательных залах художественных галерей ее картины
"Ноев ковчег" и "Бочка меда", "Хлебный дождь" и "Царь горы", "Яблочный
спас" и "Зимняя деревня" кажутся элитному зрителю необычными,
экзотическими "окнами" в какой-то иной мир. Мир некой истинной,
незамутненной, доброй жизни. Что ж, это и правда так. Вот раскинулась
перед ней русская ее деревня, ее глубинка, ее жизнь. И эти ее картины,
ее "окна", уходят на выставки и раскупаются буквально "из-под кисти".
Она даже не знает путей их дальнейшей жизни. Иногда даже не успевает
сделать слайд или фото. Порой коллеги-подружки, возвращаясь из-за
границы, спешат позвонить ей по телефону: "Ой, Динка, видели тебя в
Амстердаме, смотришься здорово". Или - "висишь в Нью-Йорке... Париже".
Или: "Ой, Динка, твоих кошек-собак в Токио крупешником напечатали. Во
всех ракурсах. Сама видела". Дина и вправду до самозабвения любит
животных, так, кажется, и обняла бы всех. И каждую кошку, собаку, корову - в отдельности!
Что
ж, пускай пресса пишет, у всякого своё дело. А она даже на свои
вернисажи, где телекамеры, изысканные туалеты дам и господ, где цветы,
улыбки, шампанское, не особенно-то наряжается. Так, накинет только
павлово-посадский платок понаряднее и спешит к московской электричке на
открытие своей выставки, проверив в кармане месячный проездной билет.
Правда, пару лет назад, получив за купленные картины какие-то очередные
деньги, Дина, по совету родителей, все же купила машину. Да только зря.
Как ее ни учили - никак управлять не смогла, видно, не ее это дело. Так
и пришлось продать. Лишь время зря потеряла. Временем Дина с годами
дорожит все больше. Вообще, она считает, человек должен заниматься лишь
тем, что делает лучше всего. Она вот рисует. И дело свое обожает.
Сочиняет свои композиции щедро, без устали. Может даже ночью проснуться
и босиком - к столу, за кисти, за краски. И пишет, как песню поет,
легко, старательно, аккуратно, изначально зная: "Цель творчества -
самоотдача, а не шумиха, не успех..."Дина стоит под ночным
звездным небом на своем деревенском крыльце. Где-то спросонья лает
собака. Дина плотней запахивает полушубок. Ей зябко. От дыхания на мехе
воротника индевеет пар. А на душе почему-то тепло и уютно. Даже
празднично, поскольку в воображении, как медленно проявляющийся
фотоснимок, ей уже начинает видеться новая картина. Возможно, художница
к ней пр