...Елизавета
Меркурьевна достала со шкафа картонную коробку. По стремянке осторожно
спустилась вниз, поставила коробку на стол. Завтра по-утру должны
приехать внуки, чтобы вместе с бабушкой украшать елку, готовить к
Рождеству подарки, рисунки, сочинять загадки и поздравления. Елизавета
Меркурьевна подумала, что предпраздничные хлопоты бывают порой приятней
праздников. В просторной комнате, где уже была установлена елка, стоял
густой хвойный дух. Отсюда он разливался по всей квартире, и хозяйке
почудилось на мгновение, будто она неожиданно оказалась в любимой
деревне, где прошло ее детство, в Ярославской губернии, в зимнем еловом
лесу. На днях она отправится туда с рождественскими подарками,
приготовленными для ее маленьких друзей, деревенских ребятишек, которых
она любит рисовать прямо с натуры. А те будут радостно встречать ее уже
на станции с криками: "Тетя Бёмиха приехала!" - и гурьбой бежать вслед
за санями до самого села, то и дело вскакивая на полозья.В те юные годы, когда она была еще незамужней Лизонькой Эндауровой, не только деревенские детишки - весь окружающий мир служил ей прекрасной, неисчерпаемой натурой. В доме всегда было много животных - кошки, собаки, на лугах паслось стадо коров и быстроногий табун, а уж птиц - не счесть. Лизонька с любовью их рисовала. Чуть не стала анималистом...
Позже в своих дневниках Елизавета Меркурьевна писала: "Во мне частично течет татарская кровь, потому что предки были татары, по фамилии Индо-гур, что значит "индейский кур" - петух. А грамотой, дарованной Иоанном III, фамилию переименовали в Эндаурову... Я любила "эндауровскую" деревню. И жалею городских ребят, лишенных сельских радостей... И себя иначе не помню, как в деревне и обязательно окруженной детьми и рисующей на любом клочке бумаги их лица или животных..." "В 14 лет родители оценили мои способности и, перевезя в Петербург, отдали в школу "Общества поощрения художников". Она находилась тогда в здании Биржи на Васильевском... Счастливейшими годами были те, что я занималась в школе! А какие блестящие преподавали мастера! Чистяков, Примацци, Крамской!.. С каждой новой работой, особенно привезенной после летних каникул, я бежала на Невский в мастерскую Крамского".
Елизавета Меркурьевна поправила на голове пышный черноволосый пучок, украшенный вологодскими кружевами, развязав шнурок на коробке, открыла ее. Внутри волшебно поблескивали елочные игрушки. Золотые шары она когда-то привезла из Брюсселя. Там на международном состязании по технике акварели и силуэта она получила Серебряную медаль. Вот эти стеклянные дутики - из Пар
ижа,
где в 1870 году она успешно участвовала в выставке акварельных рисунков
и миниатюр. Ее работы: "Кошки", "Ягдташ с дичью", "Деревенские дети" -
были отмечены Золотой медалью. Особенно поразили всех ее подписи к
картинкам: "Не тужи по вчерашнему, жди завтрашнего", "Веселье лучше
богатства", "Стой, не шатайся, ври, да не завирайся", "Подай голосок
через темный лесок", и многие другие, столь же забавные и
очаровательные....Елизавета Меркурьевна извлекла из коробки старый, помятый, но все еще красивый венок из шелковых листьев. Венок Дианы, который раз в год, как память, тоже вешался на елку меж колючих лап. Как много напоминал он ей! Новогодний костюмированный бал 29 декабря 1861 года, где прелестная, статная, черноволосая "маска" в костюме Дианы-охотницы была признана самой блистательной.
Спустя годы акварелист А. Шарлеман подарил уже стареющей победительнице свой рисунок с надписью: "Прошу принять сей рисунок полуакварелью не как портрет Е.М. Бём, а как образ "Дианы", пленивший нас всех в тот новогодний бал..."
Роскошную елку, привезенную мужем, установили не в гостиной, а, "как хотела Лизонька", в мастерской, среди картин, стеллажей, мольберта, банок с красками и кистями. То-то внуки-гимназисты обрадуются! В Престольный праздник Рождества вся семья, как обычно, соберется в родовом доме на Васильевском острове. Приедут и обе сестры: старшая - Екатерина Меркурьевна с мужем, и младшая - Любочка, тоже художница. К полуночи станет шумно, весело, будут музицировать, и в руках хозяина - прекрасного скрипача, преподавателя консерватории, зазвучит наконец волшебная скрипка Страдивари, принадлежавшая некогда Бетховену. Эта бесценная реликвия привезена Людвигом Бём в Питер из Вены, где он (венгр по национальности) учился в юности музыке. Людвиг получил ее вместе с письмом Бетховена в наследство от дяди-музыканта, дружившего с композитором... Потом зазвучит рояль (в семье все прекрасно играют), будут петь романсы, разыгрывать фанты, а внуки Елизаветы Меркурьевны примутся отгадывать бабушкины загадки: "Снег на полях, лед на реках, вьюга гуляет... Когда это бывает?" или "Тает снежок, ожил лужок, день прибывает... Когда это бывает?"
Сейчас в мастерской тихо. За окном мимо дома по заснеженной мостовой процокала конка. Елизавета Меркурьевна подумала, что муж скоро будет. Пора распорядиться насчет самовара, чтобы он, пузатый, блестящий, уютно запел на льняной салфетке на дубовом столе. Но она не спешила. Задумчиво прошлась взглядом по стенам. В свете люстры среди десятков картин и этюдов (своих и своих друзей - Айвазовского, Шишкина, Васне
цова),
за которыми и обоев не было видно, - прекрасный "рождественский"
"Портрет Лизы" кисти Ильи Ефимовича Репина. С нежной надписью на
обороте, которую она помнила наизусть: "Елизавете Меркурьевне Бём в
знак моего глубочайшего почитания ее таланта. Ее "черненьких" я люблю
больше многих-многих беленьких. Январь 1898 г.""Черненькими" Илья Ефимович называл ее силуэты - особый жанр рисунка, которым также прославилась Елизавета Бём. Ее первым силуэтом был случайно нарисованный на концерте в Дворянском Собрании на обороте программки портрет Антона Рубинштейна "со всей фигурой и роялью - абсолютное совершенство, поразительное по выражению". Сам А. Г. Рубинштейн говорил художнице, что это лучший из всех его портретов!.. Крамской же позже писал: "И что за совершенство были эти силуэты! В них угадывалось даже выражение на лицах маленьких чернышей".
На столах и полках мастерской среди глиняных петухов и свистулек, расшитых цветастым бисером кокошников и резных деревянных ковшей стояли и ее авторские стеклянные штофы, бокалы, чары. Зеленые, синие, исполненные по ее эскизам на стеклянном заводе брата в Орле. За них художница тоже получила немало дипломов, особенно в Берлине и Париже, где так ценят русское искусство. А в Петербурге, на ее недавнем юбилее, поэт А.Н. Майков, с букетом в руках, страстно прочел:Ваш карандаш - моя обида,
Зачем не мне он Богом дан?
Я не показываю вида,
Но в сердце целый ураган!За дверью в глубине дома звякнул дверной колокольчик, весело залаяли собаки, прислуга пошла открывать. Елизавета Меркурьевна поняла: муж вернулся из Александринки. А ведь она не успела еще разобрать игрушки. Грезы, нахлынувшие воспоминания отступили. Пора взяться за дело - Новый год на пороге...
... С началом Первой мировой войны, на 71-м году своей жизни, уже вдовая и одинокая, давно продавшая и Страдивари, и многие полотна, безвозвратно проводившая внуков на фронт, Елизавета Меркурьевна писала: "...Я все еще не оставляю своих занятий, несмотря на слабость зрения и боль в изработанных руках... тружусь не в силу необходимости, а очень любя свое дело... Благодарю Бога за наслаждение, дарованное мне через призвание. А сколько замечательных людей оно мне доставило, сколько подарило дорогих, дружеских отношений..."
В 1914 году художница тихо и незаметно ушла из жизни. Но еще долго тысячи и тысячи ее почтовых открыток с милыми лицами маленьких персонажей продолжали свой путь по России. Неся добро и улыбку, они заглядывали в каждый дом, чтобы навсегда остаться в памяти русских сердец.