А кисть - Толедо".
Парвисино, испанский поэтСто пятьдесят лет назад французский поэт Теофиль Готье создал роман-легенду о Доменико Эль Греко как о "гениальном безумце". И мир вновь повернулся лицом к таинственному греку из древнего Толедо, обрушив на него столько славы, сколько он, один из самых прославленных живописцев средневековой Испании, не имел даже при жизни. Личность и искусство Эль Греко, полные мистики и парадоксов, оказались и в наши дни столь современны, что Голливуд сделал этого загадочного человека одним из своих киногероев.
Действительная же судьба Доменико Теотокопули, прозванного в Испании Эль Греко, была куда сложнее и богаче всего, сочиненного о нем.
Современник
и коллега великого художника Хуан Пачеко рассказывает удивительные вещи
о своем необычном собрате. Приехав в Толедо, этот чудак приобрел
отмеченный недоброй славой и долго пустовавший дворец маркиза де
Вильена, слывшего магом и чернокнижником. Новый хозяин двадцати четырех
комнат и залов разбудил тишину забытых покоев многолюдными пирами, на
коих присутствовал весь цвет местного рыцарства, духовенства и
учености. Толпы знатных особ были поражены не виданными в Толедо
новшествами: взять хотя бы целый оркестр музыкантов, услаждающий гостей
во время обильных и долгих трапез. Приезжий живописец бросил вызов
местным аристократам роскошью, какой мог бы похвастаться сам испанский
король.Еще больше встревожил он богобоязненный город своими картинами для алтарей, в которых, по мнению святых отцов, нет ни грана официальной церковности. Другой за подобные дерзости поплатился бы свободой, но Эль Греко все сходит с рук.
Не меньше раздражает и необыкновенная ученость чужеземца. В доме его огромная библиотека, содержащая книги на древних и новых языках, которые Эль Греко собирал во время своих странствий. Тут и трактаты об искусстве, и сборники античной и современной поэзии, и сочинения по истории, философии, богословию, архитектуре, строительству и механике.
Личность Эль Греко вырастала из трех великих культур - греческой, итальянской, испанской. Неудивительно, что обширная ученость и поэтический вымысел органично уживались в нем. Из Италии Доменико привез с собой рыцарскую поэму Торквато Тассо "Амадис", в Испании приобрел романы о других легендарных рыцарях - те самые, на которых свихнулся Дон Кихот Ламанчский.
Ему дарят свои сочинения крупнейшие писатели эпохи, в том числе Лопе де Вега, проживающий по соседству. Другом художника становится самый аристократичный из испанских поэтов Луис де Гонгора, высмеявший буржуазный брак Лопе де Вега с дочерью мясника - "союз пера и окорока". Художник состоял и в модных тогда литературно-художественных кружках, называемых Академиями. Нередко встречи "академиков" проходили в прижизненном музее Эль Греко, в котором были собраны сотни уменьшенных копий всех работ живописца. Мастер выполнял авторепродукции в охотку, никогда не повторяясь, - не желал насовсем расставаться с оригиналами, украшавшими толедские монастыри и церкви.
Но более всего поражали гостей парадоксы Эль Греко. Поклонники великого Микеланджело Буонарроти как-то услышали дерзкое суждение о своем кумире: "Микеланджело был великий человек, но... не умел писать". А ведь хозяин еще смягчил свое ужасное мнение. В молодости, в Риме, стоя в Сикстинской капелле перед "Страшным с
удом"
покойного Микеланджело, Доменико во всеуслышание заявил: "Если бы эта
фреска была сброшена на землю, я смог бы сделать другую, более
благопристойную". После этих слов итальянские художники и заказчики
отвернулись от него. Возможно, это и вынудило Доменико навсегда уехать
в Испанию.Мог ли тогда кто-нибудь даже представить, что неслыханное заявление ученика Тициана не останется пустой похвальбой. Впрочем, сей "странный" грек с острова Крит недолго восторгался и своим учителем. Глубокий старик, переживший всех титанов Возрождения, Тициан проживал по-княжески в своем венецианском палаццо. Поступив к нему в подмастерья, критянин, выходец из самой архаичной - византийской школы живописи, в кратчайший срок усвоил венецианскую трехмерность передачи пространства, солнечно-светлую палитру и гениальную легкость кисти Тициана.
Став его правой рукой, он исполнил за корифея картину "Мученичество Святого Лаврентия", заказанную Тициану государем Испании и Нового Света королем Филиппом II. И отправился искать счастья к королю, который в это время строил новую столицу Мадрид и крепость-дворец Эскориал.
В 1579 году Доменико, получивший в Испании имя Эль Греко, исполнил для короля самую официозную из своих картин - "Видение Филиппа II", писанную явно "под диктовку" монарха. Получил место главного художника при дворе. И... тут же подвергся опале. Ибо в следующую свою картину для Эскориала - "Мученичество Святого Маврикия" - вложил уже только собственные эмоции. Так новая столица Мадрид оттолкнула Эль Греко.
Зато бывшая столица Испании - благородный Толедо, город самой высокой учености, самой родовитой аристократии и самой жестокой Инквизиции - встретила блестящего чужестранца с распростертыми объятиями. Здесь прекратилось его скитальчество. Здесь же вспыхнула и самая большая в его жизни страсть.
Роман 33-летнего безродного художника с юной аристократкой доньей Иеронимой де лас Куэвас - большая загадка. Их сын Хорхе Мануэль родился вне брака. Но ни малейшего следа "совращения" доньи Иеронимы не найдено ни в мемуарах синьоров, бывавших в доме Эль Греко, ни в архивах дворянских родов Толедо. Конечно, высокоморальным родичам ничего не стоило найти место, чтобы навеки упрятать не только все улики греха, но и саму грешницу. Не случайно впоследствии многие биографы Эль Греко "определяли" донью Иерониму то в монастырь, то в тюрьму, то на плаху, оставляя миру восхищаться изысканной прелестью "Дамы в мехах", в облике которой Эль Греко отобразил свою бессмертную любовь.
Поразительно, но факт: портрет этот настолько потряс мужей Толедо, что даже набожные графы и ученые прелаты простили Доменико
его
страшное прегрешение. После чего благодарный художник пишет одно из
самых знаменитых своих полотен - "Похороны графа Оргаса", на котором
представляет зрителям всю элиту Толедо, истинных кабальеро, чьи
характерные признаки - "яйцеголовость", элегантная заостренность
бородок, "салатницы" роскошных кружевных воротников - Испания (не без
помощи Эль Греко!) навязала всему остальному миру. Глядя на эту
картину, понимаешь, что мудрейший Сервантес в своем необычном герое
только сгустил горделиво-жертвенное начало истого рыцарства и
испанского благородства. И разве сам Эль Греко не обожал втайне от всех
единственную свою Дульсинею?..О руках персонажей Эль Греко можно слагать поэмы. "Святой Лука", образ которого иные исследователи считают автопортретом. В этом особенном положении изысканно длинных, заостренных на кончиках пальцев давно уже видят как бы вторую подпись мастера, некий его тайный знак.
Из окна своего дворца, стоящего на горе, хозяин, как с неба, обозревал Толедо и все, что в нем полюбил: и древний мавританский дворец Алькасар, упоминаемый в сказках "Тысячи и одной ночи", и замок Сан-Сервандо, и башню Сан-Томе... И все это многократно запечатлел в своих картинах. В них все узнаваемо. Но все преображено неистовой кистью так, что прекрасный город кажется вознесенным на гребень бурной волны. Рожденный на морском острове, Эль Греко ему уподобил и землю. Откинув безоблачную ясность венецианских небес, какие любил и писал в молодости, он навсегда влюбился в хмурое небо Толедо. Считают, что оно отвечало ему взаимностью. Фра Ортенсио Парвисино, популярный проповедник и вдохновенный поэт, поведал в сонете, как молния однажды влетела в открытое окно мастерской художника и... улетела, не причинив вреда. Поэт утверждал, что молнию, посланную в Эль Греко громовержцем Юпитером, "ослепили" краски художника. Неудивительно, что "приручавший" небесные молнии этот человек (весьма своевольно толковавший евангельские истины) избежал инквизиторского костра.
В марте 1600 года новый король Филипп III по сложившейся традиции посетил старую столицу Толедо. Это громкое событие увенчалось торжественным сожжением еретиков на площади Содоновер. Доменико Эль Греко вызвали портретировать кардинала - распорядителя грозного торжества. Главный инквизитор дон Фернандо Ниньо де Гевара был хрупким человеком небольшого роста, но ясновидение художника создало образ, исполненный неподдельного величия. Пышние складки муара и кружев искусно декорируют щуплую фигурку, так что Гевара на портрете Эль Греко выглядит памятником самому себе. Думается, покровительство этого всесильного человека и спасало Эль Гре
ко от костра.Однако не спасло от разорения. Художник очень много зарабатывал, но еще больше тратил. С началом нового, XVII, века утихают знаменитые Эльгрековские пиры. Замолкают его оркестры. Ветшает великолепный дворец. Художник со всеми своими сокровищами - сыном, музеем, библиотекой - уединяется в задних комнатах, возле кухни, где теплее. Во всем огромном замке остались восемь старых стульев, два канделябра и жаровня, у которой старик согревает свои больные ноги. Только руки его все еще сохраняют былое умение, чуткость и хватку.
Ему было уже семьдесят, когда он сдержал данное в молодости, в Сикстинской капелле, слово - написал-таки собственный "Страшный суд". До нас дошли лишь фрагменты этого чуда. Но как лев узнается по единственному отпечатку когтей, так по едва сохранившимся вспышкам Эльгрековской молнии можно угадать всю вселенскую грозу вдохновлявших его покаяния и восторга. Вместо телесной мощи атлетов Микеланджело Эль Греко создал бесплотное межзвездное пространство, в котором огненным фонтаном взрывается гигантская фигура евангелиста Иоанна: "Осанна!"
Вот он, достойный ответ великому Микеланджело.
Великий грешник, мистик и творец умер 17 апреля 1614 года на рабочем месте с кистью в руке, не дописав руки святого старца Иосифа, протянутой в "Обручении" к юной и трепетной Марии, как к неведомому грядущему. Не имея в своем искусстве предшественников, Эль Греко не оставил после себя и достойных учеников. А потому, особенный в своем одиночестве, был единодушно осужден коллегами и светом за "предерзостное и безумное" нарушение всех и всяческих житейских и творческих правил. Спустя 60 лет великий Диего Веласкес попытался исправить историческую несправедливость, настояв перед королем Филиппом IV на возвращение сосланных на задворки картин Эль Греко в лучшие залы Эскориала. Но даже авторитету Веласкеса не удалось поколебать туман забвения, все более окружавший наследие Мастера.
И вдруг... Взрыв небывалой популярности, словно нежданная вспышка очистительной толедской грозы. То, что казалось безумным современникам художника, ХХ век воспринял как откровение и пророчество. Каждый новатор отыскивал в творениях Эль Греко свое: Сезанн боготворил его, без конца копируя "Даму в мехах", которую считал лучшим женским портретом всех времен и народов; Пикассо не уставал восторгаться головокружительной смелостью его форм; немецкие экспрессионисты отмечали непочатую глубину содержания; и те, и другие, и третьи признавали за Эль Греко обновление палитры...
Великий художник вернулся из забвения. Чтобы уже никогда не уходить.