Бабочки с опаленными крыльями

В разное время - перед свадьбой и шестнадцать лет спустя, - но об одной и той же женщине он напишет сначала как о "единственном боге, который у меня остался", а затем, через годы, женитьбу на ней отнесет к числу своих непоправимых жизненных ошибок. Но если к его первому утверждению относишься как к естественному для состояния пылкой влюбленности преувеличению, то второе воспринимаешь как исступленный крик человека, уставшего бороться с самим собой и своим неотвязным чувством, ясно понимающего, что, как бы он громко ни кричал от боли, что бы ни делал, как бы далеко ни уехал, все равно эта женщина останется с ним и в нем.Фрэнсис Скотт Фицджеральд и Зельда Сэйр познакомились в 1918 году на танцах в одном из клубов города, где он, в ту пору еще мало кому известный лейтенант американской армии, служит (и тяготится армейской службой) адъютантом у генерала. Он влюбится в Зельду, к тому времени уже порядком избалованную вниманием мужчин, с первого взгляда. Сердце (а разум в таких делах, как правило, не участвует) подскажет ему, что именно эта девушка - и никакая другая - сделает его жизнь счастливой и прекрасной во всех отношениях...
Какой она была? Одни считали ее красивой и даже обворожительной. Отзывы других более сдержанны. Эрнест Хемингуэй, друживший одно время с Фицджеральдом и Зельдой, назовет ее глаза "ястребиными". Сохранилось множество ее фотоснимков: невысокая, хорошо сложенная, большеглазая женщина с чуть неправильными чертами лица, короткой, как модно было в ту пору, прической. Она нравилась Фицджеральду вся, до кончиков ногтей. Его любовь к Зельде была горячей как огонь.
А вот она-то не сразу ответила на его чувство и предложение стать его женой: ее пугала лихорадочная поспешность, с какой он хотел узаконить их отношения. Но он не из тех мужчин, что быстро сдаются. В одном из интервью он скажет, что стал писателем прежде всего потому, что хотел понравиться Зельде. Так это было или не совсем так, трудно сказать, но она на самом деле оценит его по достоинству, лишь когда прочитает его первые вещи. И что, несомненно, говорит о ее уме и вкусе, тотчас догадается, что он - человек необыкновенной души и огромного таланта.
"Казалось, какая-то неземная сила, какой-то вдохновенный восторг влекли его ввысь,- вспоминая первые годы их совместной жизни, напишет она.- Он словно обладал тайной способностью парить в воздухе, но, уступая условностям, соглашался ходить по земле". Она влюбится в его светлые вьющиеся волосы, в его по-девичьи красивые глаза (однажды он сыграет женскую роль в пьесе!), в его искрометное, полное неповтормой иронии остроумие, в то, как он, относясь с пренебрежением к снобам и выскочкам, был мил и уважителен с простыми людьми. "Мы живем без оглядки,- торжествует Зельда, обретя в нем друга и любимого мужчину.- Когда мы поженились, мы взяли за правило никого и ничего не бояться..."
Они оба с изумлением и радостью обнаружат, что понимают друг друга с полуслова. Им обоим нравится и не нравится одно и то же, они одинаково судят о жизни и людях, оба тяжело переживают минутные размолвки, и оба всегда готовы к примирению. Медовый месяц их любви растянется на многие годы, и для Фицджеральда как для писателя это будет лучшим временем жизни. Он напишет несколько романов ("Великий Гэтсби", "Ночь нежна", "Последний магнат"), которые сделают его широко известным. Но Зельда станет его живым романом. Через нее, благодаря ей - и в этом он сам не раз признается - он познает тайную суть женской души. Почти все женские образы его романов вберут в себя какие-то черты характера и души Зельды.
С каким восторгом, обнаружив родство своих душ, они бросятся друг к другу в объятия, с каким самозабвением начнут праздничный карнавал совместной жизни! Чем бы ни был занят Скотт, с каким бы трудом ему ни доставались некоторые страницы, он немедленно все отставит в сторону, если Зельда позовет его где-нибудь развлечься. (Много лет спустя он напишет о ней слова, в которых, будто в зеркале, будет виден и сам он: "Она оказывалась безвольной, когда нужна была решительность, и проявляла твердость, когда следовало уступить. Она никогда не понимала, на что нужно было употребить отпущенную ей энергию".)
Молодые, красивые, лишенные всяких предрассудков, они заказывают обеды в дорогих ресторанах, до утра веселятся в ночных клубах, без них, будь то в Нью-Йорке или в Париже, куда они часто ездят, не обходится ни одна богемная вечеринка. Оба неравнодушные к вину, они не очень-то следят, сколько и какой крепости коктейлей принимают за вечер, а кто и как при этом посмотрит на них.
Хочет того Зельда или нет, она в любой компании становится центром внимания. Если ей скучно, она может на глазах у всех опрокинуть столик со сладостями и попросить музыкантов сыграть что-нибудь повеселее вальса или танго. А Фицджеральд? Он не только не отстает от жены, но и стpeмится превзойти ее в неуемных фантазиях. Его оригинальные (вроде лихой езды на крыше такси) или рядовые (драка, дебош) выходки то и дело становятся сюжетами для газетных скандальных сенсаций. Но слава прожигателей жизни их не смущает: столько в них жизнелюбия и уверенности, что счастье - это полная свобода и нескончаемая радость...
У них родится дочь, но это ничуть не повлияет на их образ жизни. Типичные представители "потерянного поколения", духовным выразителем которого Фицджеральд и был, они пытаются обрести себя в вечных переездах с места на место. И повсюду они верны самим себе: снимают дорогие номера в отелях, подолгу живут у моря. Фицджеральду за рассказы и романы хорошо платят. Зельда чуть не каждый день меняет платья. И он выглядит, как английский денди. Словом, они пьют жизнь крупными, жадными глотками, не задумываясь о последствиях.Правда, временами Фицджеральду уже хочется сойти с "дистанции", остаться наедине с письменным столом, особенно когда вдруг из издательства он получает не такой большой, как прежде, гонорар или ему вовсе возвращают рукопись как непригодную. Но, словно бы ревнуя мужа к его работе и славе, Зельда вновь и вновь втягивает его в водоворот разгульной жизни. "Наша страсть, нежность и душевный пыл, все, что способно расти, растет,- с верой, что их праздник никогда не кончится, пишет она.- И поскольку мы становимся старше и мудрее и строим наш замок любви на твердом основании, нами ничто не утрачено. Первый порыв не может продолжаться вечно, но порожденные им чувства еще так живы. Они подобны мыльным пузырям: они лопаются, но можно надуть еще и еще множество прекрасных пузырей..."
Невозможно сказать, была ли она как жена подарком для Фицджеральда или, наоборот, наказанием. Зельда, обнаружит он вскоре после свадьбы, не умеет и не хочет ни готовить, ни стирать. "Пойми, Скотт, я никогда ничего не смогу делать, потому что я слишком ленива,- честно признается она ему.- Я не хочу славы. Единственное, чего я хочу, - это быть всегда очень молодой и ни за что не отвечать... и просто жить и быть счастливой". Зато как женщина она всегда свежа, привлекательна, нарядно одета и неистощима на выдумку, как хорошо провести время. И Фицджеральда в общем-то не надо уговаривать, с ней он хоть на край земли. По словам одного из друзей этой семьи, он "растворился в Зельде и приобрел ее черты". Впрочем, другой человек, хорошо знавший Фицджеральдов, думал иначе: "Трудно сказать, кто из них был заводилой. Они дополняли один другого, словно джин и вермут в коктейле".
Она подарит Фицджеральду не только все радости, какие может принести жена мужу, но и все страдания. Однажды она увлечется, причем на глазах Скотта, молодым французским летчиком (который, обезумев от любви к ней, будет над их домом совершать фигуры высшего пилотажа) и зайдет в своем увлечении слишком далеко. Своим мотовством она не раз поставит Скотта в бедственное положение...
Но малейшая опасность развода вынуждает ее немедленно грести назад. "Не будь тебя, милый, я не смогла бы ни видеть, ни слышать, ни думать, ни чувствовать, ни жить,- говорит героиня одного из его произведений, почти дословно воспроизводя одно из покаянных писем Зельды.- Я люблю тебя и больше никогда до конца нашей жизни не расстанусь с тобой ни на минуту. Когда тебя нет рядом, кажется, что рушится небосвод, исчезает красота..."
Другой мужчина, возможно, и устоял бы перед такими словами провинившейся жены, другой - не Фицджеральд, прощавший ей все. Дело доходило до того, что, принимая на работу секретаршу, он заботился о том, чтобы она была образованна, привлекательна, но все же не настолько, чтобы могла затмить Зельду! И когда его однажды спросят, какая у него самая высокая мечта в жизни, он не задумываясь ответит: "Так же любить Зельду и быть на ней женатым и написать самый известный в мире роман".Только вот с творчеством у него с каждым годом все больше проблем. Когда-то признанный лучшим писателем Америки, он то совсем ничего не пишет, то пишет так, что, не говоря уж о поклонниках его таланта, сам себя не узнает. Эрнест Хемингуэй, наблюдавший если не агонию этого писателя, то ее предвестие, напишет о нем суровые, но, увы, во многом справедливые слова: "Его талант был таким же естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки... Позднее он понял, что крылья его повреждены, и понял, как они устроены... но летать больше не мог". Продолжая сравнение с бабочкой, о Фицджеральде также можно сказать, что он опалил крылья своего таланта в пламени своей короткой жизни, предельно насыщенной событиями и приключениями, но все-таки больше всего - суетой, опалил в огне своей неутолимой, не знающей границ любви к Зельде. Никогда не обладавший могучим здоровьем, он надорвет свой организм...
То же самое произойдет и с Зельдой. После тридцати она начнет быстро стареть. Ее лицо, некогда мягкое, сияющее молодостью, теперь будет казаться высеченным из камня. Постепенно, но все настойчивее (не бросая вредных привычек) она пробует себя в литературе, живописи и даже в балете. Что-то у нее неплохо получается, но стать вровень с Фицджеральдом, талантливым от Бога, ей все равно не суждено.
Однажды она скажет мужу, что с ней разговаривают лилии в саду. В другой раз сложит все свои платья в ванну и зажжет из них костер. Потом устроит бешеную автогонку и в один момент чуть не свернет в пропасть... Ему придется положить ее в психиатрическую клинику, откуда она будет изредка приезжать на побывку домой, а затем возвращаться - туда же...
Находясь в клинике, она тревожится о том, что Фицджеральд, с горя и отчаяния устроившийся сценаристом в Голливуде, "постоянно находится в толпе красивых женщин". Нет, судя по всему, не ревность одолевает ее. "Мой любимый, ненаглядный...- пишет она ему оттуда, проявляя удивительную ясность ума и чувств.- Мне так грустно от того, что я превратилась в ничто, пустую скорлупу. Мысль об усилиях, которые ты прилагаешь ради меня... была бы невыносима любому, кроме, разве, бездушной машины. Испытывай я сейчас хоть какие-нибудь чувства, они все бы слились в порыве благодарности к тебе... Твоя доброта ко мне не знает пределов. Поэтому сейчас я могу сказать одно: в моем сердце, во всей моей жизни не было более дорогого существа, чем ты... Я люблю тебя!"Правду сказать, после того, как Зельда стала почти постоянным обитателем клиник и лечебных пансионатов, у Фицджеральда, одинокого и несчастного, появятся другие женщины. Но любить он, вне сомнения, будет одну Зельду. Иначе почему он им постоянно рассказывает о ней и о том, как был счастлив с ней, а одной из них даже, словно бы в назидание, даст прочитать любовные письма жены? "Какая прелесть сидеть с ней часами, когда она склоняет свою голову ко мне на плечо,- пишет он после очередной побывки Зельды,- и чувствовать, что я всегда был, даже сейчас, ближе ей, чем кто-либо другой на свете..." А в другой раз он выражает пожелание обрести вечный покой обязательно под одним надгробным камнем с Зельдой.
Пожалуй, это будет его единственной мечтой, которая осуществится: их похоронят рядом...
Но прежде чем это случится, Фицджеральд, который не имел привычки быстро сдаваться, еще поборется с судьбой. "Сила духа проявляется не только в способности выстоять,- скажет он,- но и в готовности начать все заново". Великим усилием воли он прекратит безудержное пьянство и начнет писать роман "Последний магнат", который, допиши он его до конца, возможно, и стал бы его "самым известным в мире романом". Но именно в то время, когда писатель выходит из мучительного творческого кризиса, он умирает - умирает мгновенно, не мучаясь, на ходу...
3ельда переживет его на восемь лет. Не выходя из клиники, она по-прежнему пишет и рисует. Люди иногда видят ее прогуливающейся в длинном темном платье с Библией в руке. Однажды врачи предложат ей поехать домой и повидаться с дочерью, но она, желая обрести побольше уверенности в себе, не спешит покинуть клинику. Кто же мог знать, что именно в один из этих дней в клинике вспыхнет пожар, и в числе других пациентов погибнет в огне и в дыму Зельда Сэйр - безмерная боль и вечная радость, тяжелое испытание и светлая муза блистательного писателя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда...